|
В
следующей
главе я
докажу,
насколько
ошибаются
те, кто
считает
кошку -
самое
гордое и самое
честное из
всех наших
домашних
животных -
коварной
обманщицей.
Однако я
вовсе не
считают эту
неспособность
обманывать
признаком
превосходства
кошки.
Наоборот,
это умение,
свойственное
собакам, на
мой взгляд,
доказывает,
что они в
психическом
отношении
стоят гораздо
выше. Нет
никаких
сомнений,
что умные
собаки в
какой-то
степени
умеют
притворяться,
и ниже я
приведу
примеры
такого
поведения,
которое я
наблюдал.
Мой старый
Булли, попадая
в глупое
положение,
прекрасно
отдавал
себе в этот
отчет и в
таких
случаях
проявлял
необычайное
и
совершенно
необъяснимое
понимание
весьма
сложных
ситуаций.
Умные
собаки явно
знают,
когда они
оказываются
смешными с
точки
зрения
человека. И
если над
ними при
этом
смеются,
многие из
них приходят
в ярость
или
погружаются
в уныние.
Джек Лондон
в своей
превосходной
"собачьей"
повести
"Белый
Клык"
описывает
такую реакцию,
используя,
очевидно,
собственные
наблюдения.
В то время, о
котором я
пишу, Булли
был уже
очень стар,
и зрение
начало
изменять ему,
а потому он
довольно
часто лаял
на своих,
включая и
меня. Я
тактично не
замечал его
ошибки и не
делал ему
выговора,
что
повергало
его в
тягостное
смущение.
Затем он
проделал
штуку,
которую я
счел
простым
совпадением,
но потом
убедился,
что это
было
сознательное
искажение
реальных
фактов, то
есть плод
блестящей
работы ума.
Я открыл
калитку и
еще не
успел ее
притворить,
как Булли с
громкие
лаем
бросился ко
мне. Узнав
меня, он на
секунду
замер в
растерянном
смущении, а потом,
задев мою
ногу,
помчался
дальше к
калитке,
перебежал
дорогу и
продолжал
яростно
лаять у
ворот
нашего
соседа,
словно с самого
начала
адресовал
свои угрозы
проживавшему
там врагу.
На этот раз
я ему
поверил,
решив, что
краткое
смущение
мне
почудилось
и я просто
не понял
намерений
собаки. У нашего
соседа и в
самом деле
был пес, с
которым
Булли
враждовал,
а потому он
действительно
мог
облаивать
этого пса, а
не меня. Однако
это начало
повторяться
чуть ли не
каждый
день, и я
пришел к
выводу, что
Булли сознательно
искал
возможность
замаскировать
тот
грустный
факт, что он
залаял на
хозяина. И
краткое
смущение,
когда он
внезапно
узнавал
меня,
становилось
все короче
и короче - просто
хочется
сказать,
что он
"лгал" все более
и более
умело.
Теперь
нередко
случалось,
что, узнав
меня и
пробежав
мимо, булли
оказывался
там, где и
лаять-то
было не на
что,
например, в
пустом углу
двора. Но он
останавливался
и усердно
лаял на
глухой забор.
Это
поведение
можно,
конечно,
объяснить с
помощью
физиологического
стимула, но,
бесспорно,
тут
участвовал
и интеллект
собаки, ибо
Булли
прибегал к
точно такой
же "лжи"
совсем по
другому
поводу. Ему,
как и всем остальным
нашим
собакам,
было
запрещено гоняться
за домашней
птицей, и
хотя он
страшно
негодовал,
когда куры
принимались
клевать из
его миски,
но не
осмеливался
их разогнать,
вернее, не
осмеливался
сделать это
открыто; он
с
возмущенным
лаем
кидался в
самую их
гущу, так
что они
бросались
врассыпную,
отчаянно
кудахтая.
Булли же,
вместо того
чтобы
погнаться
за
какой-нибудь
курицей и попытаться
ее
схватить,
продолжал
бежать по
прямой и
лаять точно
так же, как в
тех случаях,
когда он
облаивал
меня. И
точно так же
он часто
оказывался
в таком
углу двора,
где лаять
было
абсолютно
не на что.
Впрочем, в
этих
случаях у
него не
хватало
сообразительности
подобрать
себе
какой-нибудь
другой
объект для
нападения,
помимо кур.
Сюзи
изобрела
точно такую
же
хитрость,
когда ей было
всего семь
месяцев. Ей
ужасно
нравится
распугивать
дико
клохчущих
кур - она
прыгает в
самую их
гущу с
заливистым
лаем, а затем,
ни на
секунду не
умолкая,
мчится
дальше в
сад.
Возвращается
она
удивительно
быстро, с
самым
невинным
видом, но
тут же
спешит
приласкаться
ко мне,
выдавая,
что совесть
у нее
нечиста, -
совсем как
маленькая
девочка.
Стаси
практиковала
обман
другого
рода. Известно,
многие
собаки не
только
чувствительны
к
физической
боли, но и
любят, чтобы
их жалели, и
очень
быстро
выучиваются
злоупотреблять
сочувствием
мягкосердечных
людей.
Как-то,
когда Стаси
сопровождала
меня в
велосипедной
поездке, у
нее от
переутомления
воспалилось
сухожилие
левой передней
лапы. Она
захромала,
и несколько
дней я должен
был входить
пешком.
Позже я все
время следил,
не
утомилась
ли она, и
резко
снижал скорость,
едва она
начинала
прихрамывать.
Стаси очень
быстро
сообразила,
в чем дело, и
стоило мне
теперь
свернуть на
дорогу,
которая ей
не
нравилась,
как она
немедленно
начинала
припадать
на левую
лапу. Когда
я отправлялся
из дому в
госпиталь,
где ей
предстояло
несколько
часов
сторожить
мой велосипед,
она
начинала
хромать так
жалостно,
что
прохожие
негодующе
на меня
поглядывали.
Однако
стоило нам
повернуть в
сторону манежа,
что
означало
загородную
прогулку,
как боль в
лапе
пропадала
без следа.
Особенно
прозрачной
эта
хитрость
становилась
по субботам.
Утром по
дороге на
служебный
пост бедная
собачка еле
ковыляла за
велосипедом
на трех
лапах, но
днем, когда
мы
отправлялись
на двадцатикилометровую
прогулку и
я ехал очень
быстро,
Стаси не
бежала
позади
велосипеда,
а мчалась
впереди по
давно
знакомым тропам.
Однако в
понедельник
хромота
возвращалась.
В
заключение
я расскажу
две небольшие
истории, в
которых
действуют
не собаки, а
обезьяны.
Тем не
менее эти
истории тут
вполне
уместны,
так как они
доказывают,
что наиболее
умные
животные
способны и
лгать и
понимать,
когда им
лгут.
Профессор
Вольфганг
Келер, чьи
исследования
интеллекта
шимпанзе
принесли
ему мировую
известность,
как-то поставил
перед
молодым
самцом-шимпанзе
классическую
задачу с
подвешенной
к потолку
гроздь
бананов,
которую
обезьяне
полагалось
достать,
придвинув
под бананы
стоящий в
углу ящик.
Шимпанзе
осмотрелся,
потом повернулся
не к ящику, а
к
профессору
и схватил
его за руку.
Надо
сказать,
что мимика
и жесты шимпанзе
на редкость
выразительны.
Желая позвать
куда-нибудь
другого
шимпанзе
или человека,
который
пользуется
их
расположением,
они
испускают
просительные
звуки и тянут
его за руку.
Прибегнув к
этому
методу, молодой
шимпанзе
повел
профессора
Келера в
противоположный
угол
комнаты.
Профессор
подчинялся
настояниям
животного,
потому что хотел
узнать, чем
оно так
заинтересовалось.
Он не
заметил,
что его
ведут прямо
к бананам, и
разгадал
истинные
намерения
шимпанзе,
только
когда тот
вскарабкался
по нему,
точно по древесному
стволу,
энергично
оттолкнулся
от его
лысины,
схватил
бананы и
был таков. Шимпанзе
решил
задачу
новым и
более остроумным
способом.
Дополнением
к этой
истории о
шимпанзе,
который
обманул
знаменитого
психолога,
служит
история
орангутанга,
которого
обманул мой
друг
Я.Портелье,
директор Амстердамского
зоопарка.
Орангутанг
был крупным
самцом с
Суматры.
Поймали его
уже взрослым,
и теперь он
жил в очень
просторной
и высокой
клетке. Как
все
орангутанги,
он был ленив,
и, чтобы
устраивать
ему
разминку,
Портелье
дал
указание
сторожу
кормить его
понемногу,
а еду
ставить на
верх
клетки.
Таким образом,
обезьяне
приходилось
карабкаться
вверх и
вниз всякий
раз, когда
ей хотелось
съесть
кусочек
банана.
По-видимому,
имея дело с
орангутангами,
необходимо
каким-то образом
имитировать
трудности
естественной
борьбы за
существование,
чтобы
принудить
животное
побольше
двигаться;
возможно
даже, что
психологическое
воздействие
этой
естественной
"работы"
еще важнее
физического.
Привычку
орангутанг
влезать за
едой под
потолок
сторожа
использовали
и для того,
чтобы чистить
клетку;
пока один
кормил
наверху обезьяну,
другой с
помощью
швабры и
ведра воды
быстро
приводил в
порядок
деревянный
пол.
Однажды эта
довольно
рискованная
процедура могла
бы привести
к весьма
печальным
последствиям,
если бы не
присутствие
духа и не находчивость
Портелье.
Пока сторож
протирал
пол,
орангутанг
внезапно
скользнул
вниз по
прутьям
клетки и,
прежде чем
удалось задвинуть
дверь,
могучая
обезьяна
просунула в
щель обе
руки. Хотя
Портелье и
сторож
напрягали
все силы,
чтобы
задвинуть
дверь,
орангутанг
медленно,
но верно,
сантиметр
за сантиметром
отодвигал
ее назад.
Когда он
уже почти
протиснулся
в
отверстие,
Портелье
пришла в
голову
блестящая
мысль,
которая
могла осенить
только
подлинного
знатока
психики
животных:
он внезапно
отпустил
дверь и отскочил
с громким
криком, в
притворном
ужасе глядя
на что-то
позади
орангутанга.
Обезьяна
стремительно
обернулась,
чтобы посмотреть,
что
происходит
за ее
спиной, и
дверь тут же
захлопнулась.
Орангутанг
только
через несколько
секунд
сообразил,
что тревога
была
фальшивой,
но когда он
понял, что
его обманули,
то пришел в
настоящее
исступление,
и,
несомненно,
разорвал бы
обманщика в
клочья,
если бы
дверь не
была уже
надежно
заперта. Он
совершенно
ясно понял,
что стал
жертвой
преднамеренной
лжи.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
|
